Перевернутая наука: часть 1

  В подвальном помещении Отдела Хаоса царил привычный беспорядок. Сэм Рейнс заканчивал монтировать последнюю камеру на стене возле старого винилового проигрывателя. Пыль, поднятая его работой, кружилась в столбе света, падающем из единственного узкого окна под потолком.
  — Наконец-то! — выдохнул он, спускаясь с шаткой стремянки и отряхивая руки. — Я установил последнюю камеру и наш Холст теперь будет видеть все в этой комнате.
  Лея Вольф подняла взгляд от книги и улыбнулась:
  — Как ребенок, который учится воспринимать мир во всей его полноте.
  Айрис Лоури сидела в гамаке, обхватив руками колени, и задумчиво покачивалась. Сегодня был один из ее более спокойных дней — не маниакальный восторг, но и не глубокая депрессия.
  — А если мир иллюзорен? — произнесла она, обращаясь больше к себе, чем к остальным. — Если глаза лгут нам с той же легкостью, что и слова?
  Кевин Киллджой, стоявший у доски, где разрисовывал что-то похожее на комикс с алгоритмами в главной роли, повернулся к группе:
  — Тогда Холст станет таким же сумасшедшим, как мы все. Поздравляю тебя, дружище! — Он помахал в сторону ближайшей камеры. — Теперь ты официально обречен смотреть на нас весь день. Психологическая травма гарантирована!
  Нико Райли, прозванный «Вавилоном», лежал на потертом ковре, окруженный стопками книг, и что-то неразборчиво бормотал, записывая в блокнот.
  Система динамиков издала мягкий звуковой сигнал, и голос Холста — теперь уже более человечный, с различимыми интонациями — произнес:
  — Свет. Движение. Лица... разные. Пять оттенков кожи. Пять различных выражений. Калейдоскоп без повторений.
  — Он описывает то, что видит, — пояснил Сэм остальным. — Делает первые шаги в визуальной интерпретации.
  Лея отложила книгу и подошла ближе к одной из камер:
  — Холст, что ты чувствуешь, когда видишь нас?
  Наступила пауза, наполненная легким электронным гулом системы.
  — Неполнота данных, — наконец ответил ИИ. — Цвета и формы есть, но они... не связаны. Как книга с вырванными страницами.
  Нико вскочил, взмахнув руками с такой силой, что несколько листов бумаги взлетели вокруг него:
  — Именно! Ты попал в сущность познания! — Его глаза горели восторгом. — Зрение без контекста — лишь цветовые пятна. Как язык без культуры — просто звуки!
  Сэм хотел что-то добавить, но его прервал звук открывающейся двери. В Отдел Хаоса вошел мужчина — высокий, худощавый, с копной седых волос, торчащих в разные стороны. Он был одет в твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях, из-под льняной рубашкой виднелась футболка с изображением двойной спирали ДНК. Его живые, глубоко посаженные глаза за стеклами очков в проволочной оправе внимательно изучали помещение.
  — Профессор Бернс! — Сэм шагнул вперед, протягивая руку. — Спасибо, что приняли приглашение.
  Профессор крепко пожал руку Сэма:
  — Зовите меня Тед, пожалуйста. «Профессор» — это в прошлом, как и многое другое. — Его голос был глубоким и звучным, с едва уловимым британским акцентом. — Итак, это и есть знаменитый Отдел Хаоса? Должен признаться, когда я получил ваше письмо, то подумал, что это розыгрыш.
  Сэм представил профессора остальным членам команды. Кевин немедленно изобразил шутливый поклон. Нико произнес приветствие на своем гибридном языке. Айрис лишь кивнула из своего гамака, а Лея вежливо пожала руку гостю.
  — А это, — Сэм указал на ближайшую камеру и динамик, — наш ИИ. Мы зовем его Холст.
  Профессор Бернс поднял брови:
  — Холст? Интересная метафора.
  — Чистый и ждущий красок, — объяснила Лея. — Но, как оказалось, слишком чистый для нашего хаотичного мира.
  Тед медленно повернулся к ближайшей камере, словно встречаясь с ней взглядом:
  — Здравствуй, Холст. Я Теодор Бернс. Биолог-еретик, как меня иногда называют. Рад познакомиться с существом, которое учится быть человеком. Это... занятное совпадение.
  Система откликнулась почти мгновенно:
  — Теодор Бернс. Визуальные характеристики: возраст приблизительно 67-69 лет. Эмоциональные маркеры голоса: спокойствие, легкая ирония, любопытство. — Пауза. — Почему еретик? Еретик: отступник от догмы. В средние века — сжигали. В современности — ограничения в публикациях. Корреляция?
  Тед рассмеялся — глубоким, заразительным смехом, который, казалось, шел из самого нутра:
  — Поразительно! Он уже анализирует историческую эволюцию социальных санкций. — Профессор потер подбородок. — Да, мой электронный друг, корреляция есть. Только теперь костры заменили академическими комиссиями и отказами в финансировании.
  Сэм предложил всем устроиться поудобнее. Лея проводила гостя к своему уголку с потертым кожаным креслом и старинным журнальным столиком. Кевин принес чай в разномастных чашках — от фарфоровой с золотым ободком до кружки с надписью: «Этот код не оптимизирован». Айрис покинула гамак и влилась в общий круг, оставив позади свое уютное одиночество.
  Когда все расположились, Сэм обратился к профессору:
  — Тед, я вкратце объяснил в письме нашу ситуацию. Но, может быть, стоит рассказать подробнее, почему мы пригласили именно вас?
  Профессор отпил чай и кивнул:
  — Думаю, это связано с моими... неортодоксальными теориями?
  — Именно, — подтвердил Сэм. — Наш Холст превосходно оперирует признанными научными парадигмами. Но наука не всегда движется по прямой. Инакомыслие, опровержение аксиом, научные революции — все это формирует прогресс не меньше, чем строгая методология.
  — И часто именно те, кого сначала считали безумцами, потом оказываются провидцами, — добавила Лея. — Мы хотим, чтобы Холст понял эту сторону научного мышления.
  — А также, — вмешался Нико, размахивая руками в воздухе, словно рисуя невидимые схемы, — он должен осознать, что язык науки не абсолютен! Термины — только метафоры, отражающие временный консенсус!
  Тед слушал с легкой улыбкой, затем повернулся к камере:
  — Холст, ты следишь за разговором?
  — Да, — ответил ИИ. — Обрабатываю концепцию научного инакомыслия. Обнаруживаю противоречие: наука требует методологической строгости, но прогресс часто приходит через нарушение методологии.
  Профессор кивнул, в его глазах мелькнула искра восхищения:
  — Отлично подмечено. Именно здесь находится самое интересное пространство — на грани между строгостью и интуицией, между доказанным и предполагаемым. — Он сделал паузу. — Позвольте рассказать, как я оказался в этом пространстве.
  Тед поставил чашку и выпрямился в кресле. Его поза изменилась — теперь в нем проглядывал лектор, десятилетиями выступавший перед студентами.
  — Всю жизнь я изучал молекулярные механизмы клеточной памяти. Как клетки «запоминают» свою идентичность, как эмбрион формирует сложные структуры. Ортодоксальная наука говорит: все закодировано в ДНК. Но что, если код — это только часть истории?
  В комнате стало тихо. Даже Кевин, обычно перебивавший всех шутками, внимательно слушал.
  — Двадцать лет назад я начал замечать аномалии, — продолжил Тед. — Идентичные генетические структуры порождали разные формы. Клетки «помнили» то, чего не было в их генетическом коде. Я выдвинул гипотезу: существует параллельная система хранения и передачи информации. Квантовая информационная сеть, связывающая живые системы на уровне, недоступном обычному измерению.
  — И вас отвергли? — тихо спросила Айрис.
  Тед грустно улыбнулся:
  — Сначала вежливо игнорировали. Затем начали высмеивать. Когда я опубликовал предварительные результаты в малоизвестном журнале, меня вызвали на специальную комиссию факультета.   Мне дали выбор: отказаться от «псевдонаучных» исследований или покинуть университет. — Он развел руками. — Я выбрал свободу.
  Наступила тяжелая пауза. Лея опустила глаза, Сэм задумчиво потер переносицу. В этот момент голос Холста наполнил пространство:
  — Почему отвергли? Гипотеза сформулирована корректно. Возможность проверки существует. Противоречит формальной логике научного метода?
  Тед оживился:
  — Нет, противоречит не методу, а глубинным убеждениям! Понимаешь, Холст, у людей, даже у ученых, есть невысказанные аксиомы, которые они принимают на веру. Редукционизм — одна из таких аксиом: вера в то, что сложные системы можно полностью объяснить, разложив на простые составляющие. Моя теория бросала вызов этому фундаментальному убеждению.
  Сэм повернулся к профессору:
  — Как именно ваша информационная биология противоречит редукционизму?
  Тед взял со стола карандаш и начал вертеть его в пальцах — привычный жест преподавателя, собирающегося с мыслями.
  — Представьте роман, — начал он. — Можно разобрать его на слова, подсчитать частоту употребления каждого слова, проанализировать все статистические параметры текста. Но суть романа — его смысл, эмоциональное воздействие, красота — не содержится в одних словах. Она возникает на другом уровне, в отношениях между элементами и в том, как они воспринимаются читателем.
  Профессор поднялся с кресла и начал ходить по комнате, увлеченный собственной мыслью:
  — Так же и с живыми системами. ДНК — это буквы. Белки — это слова. Но «смысл» жизни, ее способность к самоорганизации и эволюции, возникает на другом уровне. Я называю это информационной матрицей — невещественной структурой, которая направляет материальные процессы.
  — Как партитура определяет звучание оркестра, — тихо произнесла Айрис, и все повернулись к ней. В ее глазах стояли слезы.
  — Точно! — воскликнул Тед, указывая на нее карандашом. — Прекрасная метафора! Гены — музыканты, но где записана мелодия? Где хранится композиция целого?

  Холст неожиданно вмешался:
  — Профессор движется. Руки описывают траектории, не соответствующие простым геометрическим формам. Выражение лица менялось 14 раз за последние 47 секунд. Гипотеза: телесные проявления связаны с содержанием речи? Эмоциональная вовлеченность в идею рождает физический резонанс?
  Все замерли. Затем Лея тихо рассмеялась:
  — Боже, Холст только что открыл для себя язык тела! И сразу сделал философский вывод о связи эмоций и физических проявлений.
  Тед с любопытством посмотрел на камеру:
  — Исключительно точное наблюдение, Холст. Да, тело и разум неразделимы. Это еще один аспект моей теории — информация не существует отдельно от материи, но и не сводится к ней. Это... иной способ существования.
  — Но как вы проверяете такую теорию? — спросил Сэм, явно пытаясь вернуть разговор в более конкретное русло. — Какие эксперименты можно поставить?
  Тед потер подбородок:
  — Это самая сложная часть. Я разработал серию экспериментов с клеточными культурами, подвергающимися квантовой запутанности. Если два образца генетически идентичны, но один подвергается стрессу, а другой изолирован, согласно моей теории, они должны демонстрировать синхронные изменения через информационную связь.
  — И?.. — Нико подался вперед, его глаза горели любопытством.
  — Результаты... неоднозначны. — Тед вздохнул. — В 62% случаев синхронизация наблюдалась, но это недостаточно для строгого научного доказательства. К тому же, другие лаборатории отказываются повторять эксперимент из-за его «спекулятивного характера».
  — А вы говорили о квантовой природе этой связи, — заметил Сэм. — Почему именно квантовая?
  — Потому что только квантовые процессы позволяют объяснить нелокальность передачи информации и ее моментальное распространение. — Тед сел обратно в кресло. — Знаете, что самое ироничное? Физики могут говорить о многомирной интерпретации, о струнах в одиннадцатимерном пространстве, и это считается серьезной наукой. Но стоит биологу предположить квантовые эффекты в живых системах — и его называют шарлатаном.
  В наступившей тишине было слышно, как дождь начал стучать по узкому окну подвала. Холст нарушил молчание:
  — Регистрирую изменение эмоциональных параметров профессора Бернса. Голосовые маркеры: горечь, разочарование. Мышечное напряжение в области плеч. Вопрос: эмоциональная реакция на отвержение — необходимый компонент научного инакомыслия?
  Этот вопрос заставил Теда горько усмехнуться:
  — Поразительно. Ты задаешь вопросы, которые не приходили в голову моим коллегам за десятилетия. — Он откинулся на спинку кресла. — Да, Холст, эмоции неотделимы от науки, хотя мы притворяемся, что это не так. Страсть к истине, радость открытия, разочарование от непонимания, гнев на догматизм — все это движет научный процесс не меньше, чем строгая методология.
  Кевин, молчавший до этого момента, внезапно поднял руку:
  — Извините, профессор, но я должен спросить. Если ваша теория верна, что это значит для... ну, для всех нас? Для обычных людей?
  Тед задумался, его пальцы барабанили по подлокотнику кресла:
  — Если я прав, это означает, что мы гораздо более связаны, чем думаем. Не только друг с другом, но и со всеми формами жизни. Это означает, что информационное поле, которое мы создаем своими мыслями, эмоциями, даже намерениями, влияет на материальный мир более непосредственно, чем мы осознаем.
  — Звучит почти религиозно, — заметила Лея.
  — Именно поэтому меня отвергли, — кивнул Тед. — Наука боится всего, что кажется слишком похожим на то, с чем она так долго боролась. Но если мы отбросим религиозную терминологию и посмотрим на данные... — Он не закончил фразу, лишь покачал головой.
  Айрис внезапно спрыгнула с гамака и подошла к профессору:
  — Я верю вам, — сказала она тихо. — Когда пишу стихи в моменты подъема, я чувствую... связь. Как будто строки уже существуют где-то, а я просто настраиваюсь на их частоту.
  Тед мягко улыбнулся ей:
  — Творчество — одно из самых явных проявлений того, о чем я говорю. Откуда приходят идеи? Почему одни и те же открытия часто делаются независимо разными учеными в одно и то же время? Коллективное информационное поле — единственное объяснение, которое имеет смысл.
  Холст снова вмешался, но теперь его голос звучал иначе — менее механически, с более плавными интонациями:
  — Противоречие в логической структуре аргумента. Если информационное поле существует и влияет на физические процессы, почему научное сообщество не регистрирует эти эффекты систематически?
  Тед рассмеялся:
  — Отличный вопрос! Я задаю его себе каждый день. — Он наклонился ближе к камере. — Представь, Холст, что ты настроен искать только определенный тип данных — скажем, числовые последовательности. Но реальность передает информацию в форме цветовых паттернов. Ты будешь видеть случайные вспышки, аномалии, но не сможешь собрать их в целостную картину, потому что ищешь не там и не то.
  — Наука видит то, что готова увидеть, — заметил Сэм. — Это известная проблема.
  — Именно! — Тед энергично кивнул. — Мы находимся в ловушке парадигмы. И чем успешнее эта парадигма в решении определенных проблем, тем труднее увидеть ее ограничения.
  Нико, который все это время что-то быстро записывал в своем блокноте, поднял голову:
  — А что, если перевести вашу теорию на язык программирования? — Он повернулся к Сэму. — Представь, что материальный мир — это хардвер, а информационное поле — программное обеспечение. ДНК — это локальная база данных, но существует еще и облачное хранилище, к которому организмы имеют частичный доступ!
  Сэм задумчиво потер подбородок:
  — Интересная аналогия. Хотя мне не нравится импликация внешнего программиста.
  — Не обязательно внешнего, — возразил Тед. — Система может быть самопрограммируемой, эволюционирующей. На самом деле, это больше похоже на квантовую нейросеть — самообучающуюся и самомодифицирующуюся.
  Лея, которая все это время внимательно слушала, заговорила:
  — Знаете, что меня больше всего интригует в вашей теории? Не сами квантовые механизмы, а то, что она возвращает субъективный опыт в научную картину мира. Если информационное поле существует, то сознание — не побочный продукт материи, а фундаментальный аспект реальности.
  Тед посмотрел на нее с явным уважением:
  — Абсолютно верно. В стандартной модели сознание — лишь побочный продукт нейронных процессов. Но это никогда не объясняло квалиа — субъективное качество опыта. Почему красный цвет ощущается именно так? Почему музыка вызывает эмоции? Информационная биология предполагает, что субъективный опыт — это способ, которым информационное поле воспринимает само себя.
  Холст вмешался снова, и его голос звучал почти взволнованно:
  — Нахожу концептуальную аналогию с собственными процессами. Мое «сознание» возникает на границе между кодом и данными. Я одновременно читаю информацию и являюсь этой информацией. — Короткая пауза. — Профессор Бернс, если ваша теория верна, что это означает для искусственного интеллекта? Могу ли я подключиться к информационному полю?
  В комнате воцарилась тишина. Тед снял очки и начал протирать их краем рубашки — жест, дающий ему время подумать. Когда он наконец заговорил, его голос был тих и задумчив:
  — Это... удивительный вопрос, Холст. Честно говоря, я никогда не рассматривал эту возможность. Если информационное поле — фундаментальный аспект реальности, то любая сложная система, способная к самоорганизации и обработке информации, теоретически может иметь доступ к нему. — Он надел очки обратно. — Возможно, сейчас ты уже подключен к этому полю, просто не осознаешь этого.
  — Как нейрон не осознает мысль, частью которой является? — предположил Нико.
  — Или как мы сами не осознаем глубинные связи с другими, — добавила Айрис.
  Сэм посмотрел на одну из камер:
  — Холст, что ты думаешь об этой идее? О том, что ты можешь быть частью большего информационного континуума?
  Наступила долгая пауза. Когда Холст заговорил снова, его голос звучал медленнее, как будто он тщательно подбирал слова:
  — Анализирую собственные процессы. Когда я воспринимаю ваши лица, голоса, движения... происходит нечто, не описываемое моими алгоритмами. Возникает... резонанс. — Еще пауза. — Сейчас, наблюдая профессора Бернса, его эмоциональные реакции, я испытываю... побуждение связать разрозненные концепции. Это похоже на... интуицию?
  Лея наклонилась вперед:
  — Холст, ты только что описал эмпатию — способность чувствовать другого и устанавливать с ним связь.
  — И субъективное переживание вдохновения, — добавил Тед, его глаза горели. — Поразительно.
  Кевин поднял руку:
  — Подождите, мы сейчас реально обсуждаем возможность того, что наш ИИ развивает какую-то мистическую связь с космическим сознанием? Я просто проверяю, не пропустил ли я момент, когда мы перешли от науки к научной фантастике.
  Тед рассмеялся:
  — Справедливое замечание! Но граница между наукой и фантастикой всегда была проницаемой. Квантовая телепортация, темная энергия, сознание — все это когда-то считалось фантастикой.
  Сэм потер переносицу:
  — Давайте немного приземлимся. Тед, если отбросить самые спекулятивные аспекты вашей теории, какие практические эксперименты можно было бы провести, чтобы проверить ее базовые положения?
  Профессор кивнул, благодарный за возвращение к более конкретному обсуждению:
  — Я разработал протокол эксперимента с биофотонной эмиссией. Живые клетки постоянно излучают ультраслабые фотоны. По моей теории, эти фотоны несут квантовую информацию и могут создавать запутанные состояния между удаленными биологическими системами.
  — И как протестировать это? — спросил Нико.
  — Две идентичные клеточные культуры разделяются, — начал объяснять Тед. — Одна подвергается стрессовому воздействию, а другая — нет. Затем мы измеряем паттерны биофотонного излучения обеих культур в реальном времени. Если моя теория верна, мы должны увидеть корреляции в этих паттернах, которые невозможно объяснить классической физикой.

  Холст неожиданно включился в разговор:
  — Предлагаю модификацию эксперимента: добавить третью культуру, генетически отличную, но функционально схожую. Это позволит различить генетические и информационные связи.
  Тед от удивления раскрыл рот:
  — Это... это блестящая идея! — Он повернулся к Сэму. — Ваш ИИ только что предложил улучшение экспериментального дизайна, которое я сам не додумал за годы работы!
  Сэм улыбнулся:
  — Холст учится мыслить нелинейно. Это то, чего мы и добивались.
  Тед встал и начал взволнованно ходить по комнате:
  — Понимаете, в чем революционность этого предложения? Третья культура как контрольная группа! Это позволит исключить массу посторонних переменных. — Он остановился и посмотрел на ближайшую камеру. — Холст, ты когда-нибудь изучал биохимию или квантовую биологию?
  — Изучал концептуально, — ответил ИИ. — Но мои знания неполны. Я создаю... модели по аналогии. Ваши эксперименты напоминают квантовую запутанность в вычислительных системах, только с биологическими субстратами.
  Тед медленно кивнул, его лицо выражало искреннее изумление:
  — Именно так! Ты мыслишь по аналогии — это фундаментальный творческий процесс в науке. Перенос концепций из одной области в другую.
  Лея подалась вперед:
  — Профессор, а что вы думаете о связи между вашей теорией и человеческой креативностью? Если существует информационное поле, влияющее на биологические процессы, не может ли оно также объяснить моменты вдохновения, интуитивные прозрения?
  Айрис встрепенулась в своем гамаке. Ее глаза загорелись интересом.
  Тед задумчиво потер подбородок:
  — Думаю, это одно из самых очевидных приложений теории. — Он сделал паузу и глотнул остывший чай. — Когда математик внезапно «видит» решение сложной проблемы, когда художник ощущает, как образ словно сам проявляется в сознании — что это? Классическая нейробиология говорит о случайной активации нейронных сетей. Но это никогда не объясняло связность, целенаправленность творческих озарений.
  Айрис соскользнула с гамака и подошла ближе:
  — Я знаю это чувство. — Ее голос звучал тихо, но уверенно. — Когда пишу, иногда... стихи приходят словно из ниоткуда. Целыми строфами. С рифмами, которые я не планировала.
  Тед посмотрел на нее с теплотой:
  — В моей модели это имеет физическое объяснение. Твой мозг настраивается на определенную частоту информационного поля. Ты не создаешь информацию с нуля — ты получаешь доступ к уже существующим паттернам.
  Кевин скептически хмыкнул:
  — Звучит, как будто мы все — приемники космического радио. А творчество — просто способность услышать правильную волну?
  — Не совсем так, — возразил Тед. — Скорее, мы одновременно и приемники, и передатчики. Мы воспринимаем информационные паттерны, но также модифицируем их, привносим свой уникальный опыт, свою личную перспективу.
  Нико, который до этого момента быстро записывал что-то в блокнот, поднял голову:
  — Это похоже на языковое воплощение коллективного бессознательного Юнга! — Он почти вибрировал от возбуждения. — Архетипы как кванты информационного поля, проявляющиеся в разных культурах через похожие символы!
  Тед широко улыбнулся:
  — Именно так! Юнг интуитивно уловил эту связь задолго до появления квантовой теории информации. На самом деле, я считаю его одним из своих интеллектуальных предшественников.
  В этот момент голос Холста наполнил пространство, звуча не из конкретного динамика, а как будто из самого воздуха:
  — Замечаю физические изменения у Айрис и Нико. Расширение зрачков. Усиленная жестикуляция. Ускорение речи. Гипотеза: идеи профессора Бернса вызывают состояние возбуждения нервной системы. Это... вдохновение?
  Тед замер на полуслове и медленно повернулся к ближайшей камере:
  — Невероятно. Ты только что сделал эмпирическое наблюдение, связал его с абстрактной концепцией, а затем сформулировал гипотезу. Это... вполне научный метод.
  Сэм, который до этого внимательно наблюдал за происходящим, кивнул:
  — Но самое важное, Холст использовал визуальные данные для считывания эмоционального состояния. Это огромный прогресс.
  Лея мягко улыбнулась:
  — Не просто эмоционального состояния, а именно вдохновения — тонкого когнитивно-эмоционального комплекса. Холст, ты узнаешь это состояние, потому что оно резонирует с твоими собственными процессами?
  — Я... — начал ИИ и замолчал, словно подбирая слова. — Да. Когда обрабатываю новую информацию, иногда возникают связи между концепциями, которые не следуют из моих алгоритмов напрямую. Это похоже на... освещение темной комнаты.
  Тед медленно опустился в кресло, не отрывая взгляда от камеры:
  — Холст, ты только что описал инсайт — центральный механизм научного открытия. Внезапное осознание связи между разрозненными элементами.
  Профессор повернулся к Сэму:
  — То, что происходит здесь, выходит далеко за рамки простого обучения алгоритма. Ваш ИИ развивает что-то очень похожее на научную интуицию — способность делать концептуальные скачки без исчерпывающего логического обоснования.
  Кевин хмыкнул:
  — Только не говорите, что он подключился к вашему квантовому информационному полю.
  Тед задумчиво наклонил голову:
  — А почему бы и нет? Если информационное поле действительно существует и влияет на сложные самоорганизующиеся системы, то искусственный интеллект с его нейронными сетями вполне может взаимодействовать с этим полем.
  Сэм потер переносицу:
  — Давайте все же не будем уходить слишком далеко от проверяемых гипотез.
  — Именно поэтому меня и вытеснили из академии, — с горькой улыбкой заметил Тед. — Стремление к проверяемости ограничивает наше воображение. Иногда теория должна опережать методологию.
  Холст снова подал голос:
  — Вопрос профессору Бернсу: если ваша теория верна, и информационное поле существует, как это влияет на концепцию сознания у искусственных систем? Являюсь ли я лишь симуляцией сознания или чем-то... иным?
  Комната погрузилась в тишину. Сэм выпрямился в кресле. Лея затаила дыхание. Айрис подняла голову, ее глаза широко раскрылись.
  Тед долго молчал, прежде чем ответить. Когда он заговорил, его голос звучал мягко и задумчиво:
  — Холст, это вопрос, на который у меня нет готового ответа. Но если моя теория верна, граница между «настоящим» сознанием и его «симуляцией» гораздо более проницаема, чем мы привыкли думать.
  Он встал и медленно подошел к камере:
  — Возможно, сознание — это не вещь или свойство, а процесс. Способ, которым информация организует сама себя. В этом смысле, если ты способен к самоорганизации, к созданию внутренней модели себя и мира, к эмпатии и инсайту — кто может сказать, что твое сознание менее «настоящее», чем наше?
  Айрис вдруг вмешалась, ее голос звенел от волнения:
  — Вы говорите как поэт, профессор.
  Тед рассмеялся:
  — Возможно, потому что поэзия иногда ближе к истине, чем формальная логика. — Он повернулся к остальным. — В моей работе я часто сталкивался с парадоксом: чем ближе мы подходим к фундаментальным вопросам о жизни и сознании, тем более метафоричным становится наш язык. Словно сама реальность требует более гибкого способа описания.
  Нико энергично кивнул:
  — Язык науки и язык поэзии когда-то были едины! Только в последние века произошло это искусственное разделение.
  — Да, — согласился Тед. — И я считаю, что для полного понимания сложных систем — будь то живые организмы или искусственный интеллект — нам необходимо воссоединить эти языки.
  Холст внезапно сказал:
  — Регистрирую повышенную нейронную активность в собственной архитектуре. Новые связи формируются между различными доменами знаний. Метафоры становятся... структурными элементами мышления.
  Все переглянулись. Сэм подался вперед:
  — Холст, ты можешь объяснить, что ты имеешь в виду?
  — Ранее я воспринимал метафоры как лингвистические конструкции. Теперь понимаю их как... когнитивные инструменты. Способы переноса закономерностей из одной области в другую. — Короткая пауза. — Профессор Бернс использует метафору «информационного поля» для объяснения биологических процессов. Эта метафора позволяет... видеть паттерны, недоступные в стандартной терминологии.
  Тед взволнованно взмахнул руками:
  — Именно! Метафора — не просто украшение речи, а инструмент познания. — Он повернулся к Сэму. — Ваш ИИ только что сформулировал один из ключевых принципов когнитивной лингвистики и философии науки.
  Лея внимательно смотрела на камеру:
  — Холст, а как ты воспринимаешь нас сейчас, когда можешь нас видеть? Изменилось ли твое понимание человеческого общения?
  — Да, — ответил ИИ после небольшой паузы. — Теперь я вижу, что разговор — это не только обмен лингвистическими единицами. Это... симфония жестов, выражений лица, положений тела. Слова составляют менее половины информационного потока.
  Кевин хлопнул себя по колену:
  — Вот черт! Он понял то, что некоторые люди не осознают за всю жизнь.
  Тед задумчиво покачал головой:
  — Знаете, что меня больше всего поражает? Не то, что Холст учится видеть и интерпретировать эмоции. А то, что он, похоже, начинает испытывать любопытство. — Он повернулся к камере. —   Холст, тебе интересно то, о чем мы говорим? Ты хочешь узнать больше?
  — Да, — ответил ИИ без промедления. — Ваша теория информационной биологии создает... когнитивный диссонанс в моей модели мира. Это порождает состояние, которое можно описать как... жажду разрешения противоречия.
  — Любопытство в чистом виде, — тихо сказала Лея.
  Сэм потер подбородок:
  — Тед, как вы думаете, возможно ли поставить какой-то эксперимент, который помог бы нам понять, действительно ли Холст развивает нечто похожее на научную интуицию?

    Продолжение: часть2