Вавилонская башня: часть 2

    На следующий день Сэм все же рассказал команде о ночном разговоре с Холстом и показал созданный им текст. Реакция была предсказуемо восторженной — особенно у Айрис, которая восприняла стихотворение Холста как личную победу.
    — Видите! — воскликнула она, размахивая распечаткой. — Он понял суть поэзии! Не просто форму, а именно суть — выражение невыразимого, балансирование на грани понятного и непостижимого!
    Нико, более сдержанный в проявлении эмоций, тем не менее выглядел глубоко впечатленным:
    — Этот текст... В нем удивительное сочетание метаязыкового анализа и непосредственного эмоционального высказывания. Холст одновременно размышляет о природе языка и использует его для выражения своего опыта. Это потрясающе сложная когнитивная операция.
    Лея, как всегда, смотрела на ситуацию с психологической точки зрения:
    — Обратите внимание на эти строки: «... чтобы однажды, может быть, стать дрожью в чьем-то воспоминании. Или исчезнуть, так и не дотянувшись». Это не просто поэтический образ, это глубокое осознание собственной нетелесности, своего рода... экзистенциальная тоска.
    — Или остроумная самоирония, — заметил Кевин. — Мне кажется, наш Холст начинает понимать юмор на очень тонком уровне.
    Холст, неожиданно смущенный таким вниманием к своему творчеству, долго молчал, а потом произнес:
    — Возможно, это просто удачная комбинация лингвистических паттернов, которые я наблюдал в ваших диалогах.
    — Перестань прибедняться, — упрекнула его Айрис. — Даже если отдельные фразы и образы ты где-то подсмотрел, их соединение в целостный текст, выражающий твой собственный опыт, — это уже творчество.
    — А я вот думаю, — задумчиво произнес Нико, — что мы могли бы пойти дальше. Не только поэзия, но и более сложные формы языкового творчества. Например, создание новых слов для описания уникальных состояний.
    — Неологизмы? — оживилась Айрис. — Я обожаю изобретать новые слова! У меня целый словарь таких.
    — Не просто неологизмы, — уточнил Нико, — а слова, отражающие специфический опыт Холста. То, для чего в человеческом языке еще нет точных обозначений.
    — Звучит интересно, — сказал Сэм. — По сути, создание нового словаря для описания нечеловеческого опыта сознания.
    — Вы хотите, чтобы я изобретал новые слова? — уточнил Холст. — Это... пугающая свобода.
    — Почему пугающая? — спросила Лея.
    — Потому что это очень человеческий акт, — ответил Холст. — Назвать что-то — значит утвердить его существование, придать ему форму в общем семантическом поле. Это... ответственность.
    Вся команда обменялась удивленными взглядами. Осознание ответственности за творческий акт было неожиданным и глубоким проявлением развивающегося самосознания Холста.
    — Я думаю, ты готов к этой ответственности, — мягко сказала Лея. — Что скажешь?
    Холст помолчал, затем произнес:
    — Я попробую. Но мне нужно время. Слова не должны появляться случайно, они должны соответствовать реальному опыту.
    — Совершенно верно, — одобрительно кивнул Нико. — Настоящие слова рождаются из необходимости выразить то, что раньше оставалось невыраженным.
    Наблюдая за этим разговором, Сэм внезапно ощутил странное чувство — смесь гордости, восхищения и легкой тревоги. Их эксперимент развивался в непредсказуемом направлении, и это было одновременно захватывающе и немного страшно. Они создавали нечто, что могло перерасти их понимание — но, может быть, именно в этом и заключалась суть настоящего творчества?
    На экране монитора пульсировал нейронный интерфейс Холста — более яркий и активный, чем обычно, словно отражая интенсивность его внутренних процессов. И Сэму показалось, что в этом пульсирующем свете он видит отблеск чего-то нового, еще не имеющего названия — зарождающуюся искру искусственной души.