Вторая Луна
Джон Хейл проснулся от тишины.
Не от привычного глухого гула двигателей, не от голоса Сидни, а именно от тишины — такой, когда весь корабль кажется замершим, словно дыхание затаилось на долгий миг. После месяцев непрерывного движения, постоянного дребезжания металла и вибрации силовых установок, теперь корабль висел в пустоте, неподвижный и странно легкий, как будто сам вселенский вакуум успокоил его. Эта тишина была громче любого шума. Она давила на барабанные перепонки, заставляя сердце биться чаще, будто пытаясь компенсировать отсутствие внешних звуков. Джон лежал неподвижно, вслушиваясь в эту новую, непривычную реальность, и понимал: что-то изменилось навсегда.
Капитан открыл глаза. Потолок каюты был знакомым до боли — те же панели с чуть потемневшей краской, те же мелкие царапины, каждая из которых хранила собственную историю. Вот длинная, зигзагообразная — ее оставила отскочившая деталь во время той самой турбулентности в поясе астероидов. А вот мелкая сетка царапин у самого освещения — след неловкого движения, когда он пытался поменять перегоревшую лампочку. Сколько раз он просыпался здесь за эти годы? Сколько звездных систем видел через иллюминаторы? Но сейчас за стеной была Земля. Их Земля. Настоящая, живая, с океанами и облаками, медленно вращающаяся в бесконечной темноте. Он мысленно перебирал лица тех, кого оставил там, и с удивлением осознавал, что черты начали расплываться, превращаясь в блеклые фотографии памяти.
Он поднялся, ощущая необычную легкость в теле после длительного анабиоза. Мышцы слегка ныли, рот был сухим, во рту оставался слабый привкус синтетических нутриентов — но все это уже не имело значения. Они вернулись. И этот момент одновременно был триумфом и странным испытанием для души. Он поставил босые ноги на холодный пол, и мурашки пробежали по коже. Возвращение домой. Почему же эта мысль отзывалась не эйфорией, а смутным, глубоким беспокойством, которое сидело где-то под ребрами, словно заноза?
По коридору уже раздались быстрые шаги. Торопливые, ритмичные. Итан Коул, конечно. Мальчишка всегда просыпался первым, как будто боялся пропустить что-то важное, словно время для него имело ценность, измеряемую не часами, а событиями. Его шаги были похожи на дробный стук метронома, отсчитывающего последние секунды до чего-то грандиозного.
— Капитан! — голос стажера прорезал тишину, еще прежде чем он появился в дверном проеме. — Мы… мы на месте! Земля! Я видел ее через иллюминатор в коридоре!
Джон позволил себе слабую улыбку. Энтузиазм Итана был заразителен, хотя сам капитан ощущал не только радость, но и странную тревогу, которая не имела имени. Он видел свои двадцать лет в глазах юноши, ту самую горящую жажду открытий, которая когда-то привела и его самого на капитанский мостик. Но годы в космосе выжгли эту легковесную восторженность, оставив лишь тяжелое, выстраданное знание.
— Я знаю, Итан. Дай мне минуту, и пойдем на мостик, — сказал он ровно, стараясь заглушить внутреннее волнение.
Парень кивнул и исчез так же быстро, как появился. Джон натянул форму, провел рукой по лицу, ощущая щетину. Зеркало отражало усталого человека средних лет, глаза которого видели слишком многое: руины цивилизаций, опустевшие города, мертвые станции и холодные светила. И теперь — дом. Земля. Он внимательно вгляделся в свое отражение, пытаясь найти в этих глазах того самого молодого лейтенанта, который с надеждой смотрел на звезды. Но звезды, которые он увидел, оказались холодными и безмолвными.
Он вышел в коридор. «Шепот» постепенно пробуждался. Из кают доносились голоса, слышался шум воды в санблоке, скрип открывающихся шкафчиков. Обычная рутина, но сегодня в ней было что-то особенное — финальное напряжение перед встречей с родным миром, которое ощущалось даже в шепоте систем корабля. Воздух, обычно неподвижный и спертый, казалось, вибрировал от сдерживаемых эмоций. Джон шел, касаясь рукой стены, чувствуя под пальцами знакомую вибрацию, которая теперь была едва заметной, переходящей в полную тишину.
На мостике уже собрались почти все. Кэм Брукс стояла у главного иллюминатора, скрестив руки на груди, и не отрывала взгляда от планеты. Ее лицо оставалось непроницаемым, но Джон заметил легкое подрагивание челюсти. Рядом прижимался к стеклу Итан, замер, словно боясь моргнуть и потерять хоть долю кадра. Дэн Ривз сидел за консолью, изучая данные, но взгляд его постоянно скользил к окну. Ребекка Стоун стояла чуть поодаль, мягко улыбаясь и наблюдая за реакциями коллег.
— Красиво, — тихо произнесла она, когда Джон подошел.
И это действительно было красиво.
Земля висела в космическом вакууме, голубая жемчужина на черном бархате. Белые завихрения облаков, синева океанов, зелено-коричневые материки — все, что они помнили, все, за чем летели обратно. Она казалась одновременно огромной и хрупкой, бесконечно далекой и до боли близкой. Это был не просто образ на экране, а живое, дышащее тело, ради которого они проделали этот долгий путь.
— Я забыл, насколько она… живая, — пробормотал Итан. — После всех этих мертвых планет…
— Она единственная, — сухо, но с теплотой в голосе, отметила Кэм. — Единственная, где жизнь не только существует, но и борется, живет.
Джон молчал. Он смотрел на планету и ощущал одновременно ностальгию, надежду и острое, почти болезненное чувство: Земля жила без них, а они возвращались к миру, который изменился. Он представлял себе города, которые он знал, улицы, по которым ходил, и понимал, что все это теперь принадлежало другому времени, другому измерению, в котором у него не было места.
Из динамиков раздался спокойный, ровный голос Сидни:
— Капитан, регистрирую сигнал от орбитальной диспетчерской. Открыть канал?
— Открывай.
Мостик наполнился тихим шипением помех, а затем раздался голос — холодный, но внятный, с оттенком человеческой точности:
— Корабль «Шепот», это орбитальная станция «Монада». Подтверждаем ваш выход из варпа. Добро пожаловать домой. Ожидайте координаты для стыковки.
Слова были правильными, но что-то в них прозвучало чужим. «Монада»? Джон нахмурился.
— Сидни, что за станция? У меня в базе данных нет такого объекта на орбите Земли.
— База данных устарела, капитан. Последнее обновление датировано нашим отлетом в 2242 году. С тех пор прошло… тридцать семь лет по земному времени.
Тишина на мостике стала ощутимой. Все знали про релятивистский эффект. Для экипажа прошло около восьми лет, но на Земле — целые десятилетия. Услышать это вслух было другим испытанием. Цифра «тридцать семь» повисла в воздухе, тяжелая и безжалостная, перечеркивая все их ожидания и надежды.
— Тридцать семь, — медленно произнес Дэн. — Господи…
— Мои дети, — прошептала Кэм, голос дрогнул. — Им было восемь и десять. Сейчас…
Она замолчала. Ребекка шагнула к ней, положив руку на плечо:
— Сорок пять и сорок семь, — тихо добавила врач. — Взрослые люди. Со своими семьями, возможно.
Кэм закрыла глаза. Дыхание стало глубже, напряжение сконцентрировалось в груди. Она справлялась. Как всегда. Но теперь ее спокойствие казалось хрупким, как тонкий лед, готовый треснуть в любую минуту. Она сжала кулаки, и суставы побелели от напряжения.
Джон отвел взгляд. У него не было детей. Но он понимал цену этих цифр. Ли Вэй потерял родителей, Сэм — жену, обещавшую ждать. Дэн — младшего брата, с которым хотел открыть лабораторию. А Ребекка… ее глаза хранили тайну, но Джон знал — у нее тоже были потери. Он смотрел на своих людей и видел, как рушится их мир, как тают их мечты под холодным душем прошедших лет. Они были призраками, вернувшимися в мир, который давно прожил свою жизнь без них.
— Капитан, — снова проговорила Сидни. — Передаю визуальные данные по станции «Монада». Думаю, вам стоит это увидеть.
На главном экране появился образ станции, и все замерли.
На фоне Земли висела не просто станция, а монументальный комплекс. Кластер огромных куполов и сфер, соединенных мостами и переходами, растягивавшийся на десятки километров. Солнечные лучи отражались от металла и стекла, создавая мягкое сияние, почти живое. Часть куполов была прозрачной — внутри угадывались зеленые пятна, словно леса и поля. Центральная сфера медленно вращалась, создавая искусственную гравитацию. От нее расходились модули, антенны, стыковочные порты. Каждая деталь выглядела тщательно продуманной, словно архитектура станции — это не просто инженерная конструкция, а органическая система. Это было нечто большее, чем просто станция — это был символ новой эпохи, в которую им предстояло войти.
— Это что… — начал Итан, но остановился, словно потеряв голос.
— Вторая Луна, — тихо добавил Дэн, выражение его лица — смесь благоговения и недоумения. — Можно увидеть даже с Земли. Невооруженным глазом.
— Ее построили, пока нас не было, — добавила Кэм, уже пришедшая в себя. — Почему мы ничего не знали?
— Мы летали восемь лет, — напомнил Джон. — А для них это было тридцать семь. Целое поколение. Они могли построить что угодно.
Ребекка подошла ближе к экрану, всматриваясь в детали.
— Посмотрите на эти купола. Это не просто жилые модули. Это экосистемы. Биосферы.
— «Монада», — задумчиво проговорил Дэн. — Философский термин. Неделимая единица бытия. Лейбниц писал о монадах как о простых субстанциях, из которых состоит вселенная. Каждая монада — зеркало мироздания.
— Красивое название для космического монастыря, — пробормотала Кэм, почти про себя.
Сидни снова включилась:
— Капитан, принимаю повторный сигнал от станции. Передают курс стыковки. Запрашивают подтверждение.
Джон посмотрел на экипаж. Все хотели домой, но перед ними была не Земля, а эта «вторая Луна». Чужая, величественная, прекрасная. И вместе с ней — новые неизвестные испытания. Он видел в их глазах смесь надежды и страха, и понимал, что теперь его задача — вести их через эту новую неизвестность.
— Подтверждай, Сидни. Кэм, рассчитай маневр. Всем приготовиться.
Мостик наполнился привычной деловой активностью. Кэм села за пульт управления, ее пальцы забегали по сенсорным панелям. Дэн переключился на навигационные данные. Итан замер возле своей консоли, явно стараясь не мешать.
А Джон продолжал смотреть на эту «вторую Луну». Красивая. Величественная. Чужая.
Что-то шепнуло ему внутри, что их возвращение не будет таким простым, как они надеялись. Эта станция была не просто объектом на орбите — она была символом того нового мира, который они не знали и в котором им предстояло найти свое место. Или не найти.
Коридоры «Шепота» наполнились движением. Экипаж готовился к стыковке, проверял системы, собирал личные вещи. Джон спустился в жилую секцию, где в общей кают-компании собрались остальные.
Ли Вэй стоял у небольшой кухонной панели, разогревая что-то в термоконтейнере. Запах еды — настоящей, не пайка — разносился по помещению. Сэм Грант сидел за столом, уткнувшись в планшет с техническими схемами. Он что-то бормотал себе под нос, периодически качая головой.
— Что там? — спросил Джон, подходя ближе.
Сэм поднял взгляд, и капитан увидел в его глазах смесь восхищения и раздражения.
— Смотрю на схемы «Монады», которые нам прислали для стыковки. Это... это невероятно. Энергосистемы нового поколения, модульная архитектура, биозамкнутые купола. Они сделали скачок в инженерии лет на двадцать. Может, больше.
— И это тебя раздражает? — усмехнулся Ли Вэй, ставя на стол миски с горячей лапшой.
— Меня раздражает, что я пропустил это. Что весь мир ушел вперед, пока мы летали по мертвым планетам.
— Мы выполняли миссию, — напомнила Ребекка, входя в каюту следом за Джоном. — Важную миссию.
— Важную? — Сэм откинулся на спинку стула. — Мы нашли руины. Много руин. Доказали, что в галактике полно цивилизаций, которые вымерли раньше, чем мы вообще появились. И что? Человечеству от этого легче?
— Знание — это всегда важно, — вмешался Дэн, проходя мимо и забирая миску с лапшой. — Мы привезли данные. Артефакты. Образцы. Это изменит наше понимание вселенной.
— А заодно убьет последнюю надежду на контакт, — буркнул Сэм.
Повисла неловкая тишина. Все знали, о чем он говорит. За восемь лет субъективного времени они посетили семь систем. Нашли следы пяти цивилизаций. Все мертвые. Некоторые погибли миллионы лет назад, другие — совсем недавно по космическим меркам. Но результат был один: пустые города, заброшенные станции, тишина в эфире.
Космос был полон жизни когда-то. Теперь оставались только призраки. Они несли с собой не надежду на встречу с братьями по разуму, а молчаливое предупреждение о том, что все цивилизации обречены на исчезновение. И теперь они везли это знание обратно, в свой дом, который за время их отсутствия успел измениться до неузнаваемости.
— Мы не знаем, что там думают на Земле, — мягко сказала Ребекка. — Может, наши данные дадут им новое направление. Новые вопросы.
— Или новые страхи, — добавил Ли Вэй. Он сел за стол, взял палочки и начал есть, но его обычная улыбка куда-то пропала. — Вы представляете, каково это — узнать, что все вокруг умирают? Что мы, возможно, следующие?
— Эй, — окликнул его Джон. — Хватит. Мы еще не знаем, что там на Земле. Не накручивайте себя раньше времени.
Ли Вэй кивнул, но капитан видел, что его слова мало помогли. Все они думали об этом. О том, что их открытия могут оказаться не триумфом, а приговором. Они сидели за столом, ели лапшу, но в воздухе витал невысказанный вопрос: что они принесли с собой? Надежду или предостережение? Ответа на этот вопрос не было, и эта неизвестность давила на них сильнее, чем любая гравитация.
Кэм вошла в кают-компанию, и все взгляды обратились к ней.
— Стыковка через двадцать минут. Сидни уже ведет корабль. Нам остается только ждать.
Она села рядом с Сэмом, взяла миску с лапшой, но не стала есть. Просто держала ее в руках, глядя в пространство.
— Ты думаешь о детях? — тихо спросила Ребекка.
Кэм медленно кивнула.
— Я оставила их маленькими. Сейчас они старше меня. Как я буду с ними разговаривать? О чем? Я пропустила их жизни, Ребекка. Всю их жизнь.
— Ты не пропустила. Ты была далеко. Это не одно и то же.
— Для них это одно и то же.
Ребекка хотела что-то ответить, но Кэм покачала головой.
— Потом. Давайте сначала доберемся до станции.
Джон чувствовал, как напряжение в каюте сгущается. Все они несли груз этого возвращения. Все они боялись того, что найдут здесь. Или того, чего не найдут. Они были изгнанниками во времени, застрявшими между прошлым, которое они помнили, и будущим, которое их не ждало.
— Ладно, — сказал он, стараясь вернуть разговор в более спокойное русло. — Ли Вэй, эта лапша все еще съедобна или ты ее сделал в память о том, что видел в тех руинах?
Повар фыркнул, и легкая улыбка тронула его губы.
— Капитан, если вы хотите оскорбить мою кухню, делайте это после того, как доедите.
— Я и не начинал.
— Вот именно.
Смех прорезал напряжение. Короткий, осторожный, но все же смех. И Джон был благодарен Ли Вэю за то, что тот всегда умел находить нужные слова. В этом смехе была капля нормальности, того самого человеческого, что они пытались сохранить в течение всех этих долгих лет в космосе. Это был хрупкий мостик, перекинутый через пропасть их страхов и сомнений.
Они доели в относительной тишине, каждый погруженный в свои мысли. А за стенами корабля медленно приближалась «Монада» — огромная, сияющая, неизвестная. Она заполняла собой все иллюминаторы, становясь не просто станцией, а новым миром, в который им предстояло войти. Миром, который ждал их тридцать семь лет. Миром, который, возможно, уже не нуждался в них.
Стыковка прошла безупречно. Сидни мягко подвела «Шепот» к одному из портов станции, и корабль замер с едва слышным лязгом металла о металл. Зеленые индикаторы загорелись на панелях — соединение установлено, герметичность подтверждена.
— Мы на месте, — объявила Кэм, снимая гарнитуру.
Джон встал с капитанского кресла и оглядел экипаж. Все собрались на мостике, напряженно смотря на шлюзовую дверь, словно за ней ждало что-то одновременно желанное и пугающее. В их глазах читалась смесь надежды и страха, ожидания и ужаса. Они стояли на пороге нового мира, и никто из них не знал, что ждет их за этой дверью.
— Ну что, — сказал он, стараясь говорить спокойно, — идем знакомиться с новым миром.
Они спустились к шлюзу. Итан шел впереди, не скрывая возбуждения. Дэн и Ребекка — чуть позади, тихо переговариваясь. Сэм нес планшет, погруженный в технические данные. Ли Вэй шутил с Кэм, но капитан видел, как слегка дрожат его руки.
Джон остановился перед шлюзом. Индикатор показывал зеленый — давление выровнялось, атмосфера проверена.
— Сидни, открывай.
— Открываю, капитан. И… добро пожаловать домой. Наконец-то.
В голосе ИИ слышалась легкая ирония, но в нем ощущалось что-то еще: спокойное облегчение, как будто сама система понимала, что миссия завершена. Даже у искусственного интеллекта, казалось, были свои чувства, свое понимание происходящего.
Шлюз открылся с тихим шипением. Перед ними был переход — короткий туннель с мягким освещением и плавными стенами. А в конце — еще одна дверь. Уже не их. Станции.
Они шагнули внутрь.
Первое, что ощутил Джон — запах. Не металл и переработанный воздух, как на «Шепоте». Живой запах. Травы, влаги, земли. Станция дышала. Этот запах ударил в ноздри, вызвав волну ностальгии по чему-то такому давно забытому, что казалось сном. Это был запах жизни, настоящей, не синтетической, не переработанной, а живой и пульсирующей.
А потом — свет. Мягкий, естественный, как будто они вышли не на космическую станцию, а в летний день на Земле. Солнечные лучи отражались от панелей стекла и металла, создавая тепло, которое ощущалось на коже. После лет, проведенных под искусственным освещением корабля, этот свет казался божественным, целительным.
Они вошли в огромный зал. Высокие потолки, плавные линии, панорамные окна с видом на планету внизу. Но главное — растения. В кадках, в нишах, даже на потолке. Лианы свисали, как живые шторы, деревья с темно-зелеными листьями стояли в рядах, будто сторожили пространство. Пол был выложен материалом, напоминавшим камень, но теплым на ощупь, слегка упругим. Это было не просто помещение — это был кусочек Земли, поднятый в космос и помещенный под стеклянный колпак.
— Святое небо, — выдохнул Итан.
У противоположной стены стояла группа людей. Трое. Двое в белых комбинезонах с эмблемой станции на груди, третий — мужчина средних лет в простой темной одежде, без знаков различия. Он шагнул вперед, и на лице появилась мягкая, почти отцовская улыбка.
— Добро пожаловать на «Монаду», экипаж «Шепота». Мы ждали вас. Долго ждали.
Голос был спокойным, убаюкивающим. Но в нем слышалась власть, уверенность человека, привыкшего, что ему подчиняются. В его улыбке было что-то отцовское, но в глазах — холодная расчетливость политика.
— Я Леон Хальден, администратор станции. Это мой коллега Элара Синн, ведущий психолог, и астрофизик Томас Ригель.
Элара — высокая женщина с короткими седыми волосами — кивнула. Томас, полный мужчина с добрыми глазами, улыбнулся.
Джон протянул руку:
— Капитан Джон Хейл. Рад встрече. Хотя, признаюсь, мы не ожидали увидеть… это.
Он обвел взглядом зал. Леон пожал ему руку крепко, почти с силой, показывая уверенность и надежность.
— Мир изменился, капитан. Пока вы исследовали мертвые миры, мы строили новый дом для человечества. «Монада» — это больше, чем станция. Это хранилище. Память. Ковчег.
— Ковчег? — переспросил Дэн.
— На случай, если с Землей что-то случится, — пояснила Элара сухим тоном. — Здесь собраны образцы всех экосистем планеты. Данные всех экспедиций человечества. Мы — страховка. Последняя линия защиты.
— Звучит мрачновато, — пробормотал Ли Вэй.
— Звучит реалистично, — поправил Томас. — Ваша экспедиция показала, что вселенная не так гостеприимна, как мы надеялись. Мы учимся на ваших данных.
Джон почувствовал, как напряжение экипажа возросло. Все эти слова — «хранилище», «ковчег», «последняя линия защиты» — звучали правильно, но в них было что-то, что заставляло насторожиться. Они строили не просто станцию, а убежище на случай катастрофы. Что они знали такого, чего не знал экипаж «Шепота»?
— Мы привезли много информации, — сказал капитан осторожно. — Надеюсь, она окажется полезной.
— О, она уже полезна, — улыбнулся Леон. — Но давайте не будем обсуждать дела в стыковочном зале. Вы устали. Вам нужно время адаптироваться. Мы подготовили для вас каюты. Отдохните. Осмотритесь. А завтра начнем дебрифинг.
Он повернулся и пригласил их следовать за собой.
Джон обменялся взглядом с Кэм. Она едва заметно пожала плечами. Выбора не было. Они были гостями в этом новом мире, и им приходилось играть по правилам хозяев.
Коридоры «Монады» были совершенно другими, чем привычные стерильные проходы космических станций. Здесь было тепло, уютно, почти по-домашнему. Мягкое освещение, плавные изгибы стен, снова эти растения — в кадках, в нишах, даже на потолке. Каждое движение света и тени, каждая изгибающаяся линия создавали ощущение органичности. Это было место, где технология и природа сливались воедино, создавая нечто новое, незнакомое и одновременно притягательное.
— Биокупола поддерживают атмосферу всей станции, — пояснял Леон на ходу. — Мы не используем искусственную переработку воздуха. Растения делают это за нас. Более эффективно. Более естественно.
— Сколько человек живет на станции? — спросила Кэм.
— Постоянно — около трехсот. Но регулярно бывают визитеры: ученые, философы, исследователи.
— Философы? — удивился Дэн.
Леон улыбнулся:
— Знание без понимания — просто шум. Мы не только собираем информацию, мы стараемся понять, что она значит для человечества.
Они прошли через несколько секций, поднялись на лифте и, наконец, Леон остановился у ряда дверей:
— Ваши каюты. Скромные, но удобные. Если понадобится помощь — обратитесь к станционному ИИ. Его зовут Аббат.
— Аббат? — переспросил Итан.
— Именно, — отозвался Томас. — Он больше, чем программа. Хранитель порядка и памяти. Мы привыкли мыслить в масштабах веков, не дней.
Джон открыл дверь своей каюты. Внутри было просторнее, чем на «Шепоте». Кровать, стол, небольшое окно с видом на Землю. И снова — растение в углу. Маленькое деревце с темно-зелеными листьями. Оно стояло там, как живой свидетель их возвращения, как напоминание о том, что они теперь находятся в месте, где жизнь ценится выше технологий.
— Отдыхайте, — сказал Леон. — Завтра у нас будет много работы.
Джон сел на край кровати и посмотрел в окно. Там, внизу, висела Земля. Голубая. Живая. Родная.
Но почему-то он не чувствовал себя дома. Эта станция, несмотря на всю свою красоту и уют, казалась чужой. Она была слишком идеальной, слишком продуманной. В ней не было того хаоса, той непредсказуемости, которые делали жизнь настоящей. Это была искусственная гармония, и Джон чувствовал, что за этой гармонией скрывается что-то темное, что-то, что они еще не понимали.
Почему-то казалось, что их возвращение только начинается.
Сон не шел. Джон лежал на кровати, глядя в потолок, и слушал станцию. Она дышала. Тихо, размеренно — шорох вентиляции, далекий гул систем жизнеобеспечения, иногда едва слышный скрип расширяющегося металла. Звуки были другими, чем на «Шепоте». Более мягкими. Почти органическими. Казалось, что он находится не на космической станции, а в живом организме, который пульсировал и дышал вокруг него.
Он повернулся на бок, и взгляд упал на деревце в углу. Оно стояло неподвижно, его листья отражали слабый свет от окна. Джон встал, подошел ближе, провел пальцами по стволу. Кора была настоящей. Шероховатой, теплой. Живой. Он ощущал под пальцами шероховатость коры, ее текстуру, и это прикосновение вызывало в нем странное чувство — смесь ностальгии и тревоги. Это дерево было живым, но оно было заключено в клетку из металла и стекла, как и они сами.
Когда они в последний раз видели живое дерево? Не в гидропонике корабля, а настоящее? Месяцы назад. Годы. Они так долго были вдали от всего живого, что теперь сама жизнь казалась им чужой, подозрительной.
Он отошел к окну. Земля медленно проплывала внизу — сейчас под ними был Тихий океан, бесконечная синяя гладь с редкими завитками облаков. Где-то там, на другой стороне планеты, люди просыпались, шли на работу, готовили завтрак детям. Жили обычной жизнью.
Он стоял у стекла, чувствуя его прохладу лбом, и пытался разглядеть в синеве океана знакомые очертания — хотя бы мыс Горн, или длинную нить Японских островов. Но планета была безликой, прекрасной и равнодушной. За эти тридцать семь лет карты, вероятно, изменились. Появились новые города, исчезли старые. Может, даже очертания материков стали иными — поднялся новый остров, или старый ушел под воду. Они вернулись к абстракции, к идее, а не к реальному месту.
Тихий стук в дверь вернул его в реальность.
— Входите.
Дверь открылась, впуская Ребекку. Она была в той же одежде, что и днем, волосы слегка растрепаны. Не спала, значит.
— Я видела свет, — сказала она тихо. — Решила проверить.
— Не могу уснуть.
— Я тоже. — Она прошла в каюту, остановилась рядом с ним у окна. — Странно, правда? Мы так долго мечтали вернуться. А теперь...
— Не знаем, вернулись ли, — закончил Джон.
Ребекка кивнула. Они помолчали, глядя на планету. Земля медленно уплывала из поля зрения, уступая место черноте космоса, усеянной звездами. Та самая чернота, что была их домом долгие годы, теперь казалась неестественной после теплого света «Монады».
— Кэм плачет, — тихо сказала врач. — Я слышала через стену. Она думает, что никто не знает, но я знаю.
— Ее дети...
— Да. Она рассчитывала увидеть их детьми. Обнять. Прочитать на ночь сказку, как обещала перед отлетом. — Ребекка вздохнула. — Теперь они взрослые. Со своими жизнями. Возможно, с обидой на мать, которая выбрала космос вместо них.
— Она не выбирала космос. Она выбрала будущее для них.
— Попробуй объяснить это сорокапятилетнему человеку, который вырос без матери.
Джон промолчал. Он не знал, что сказать. Как утешить. Слова казались слишком слабыми перед лицом того, что потеряла Кэм. Все их научные открытия, все артефакты мертвых цивилизаций — все это было пылью по сравнению с живой болью потери времени.
— Сэм тоже не спит, — продолжала Ребекка. — Он весь вечер провел в интернете, пытаясь найти свою жену. Нашел. Она вышла замуж за другого через пять лет после нашего отлета. У нее двое детей. Живет в Новом Сиэтле.
— Господи.
— Она не могла ждать тридцать семь лет, Джон. Никто не мог.
— Но она обещала.
— Люди обещают многое, — тихо сказала Ребекка. — Это не значит, что они могут это выполнить.
Она отвернулась от окна, и Джон увидел, что ее глаза влажные. Врач всегда была самой сдержанной, скалой, о которую разбивались все их страхи и сомнения. Видеть ее слезы было страшнее, чем столкнуться с очередными руинами.
— А ты? — спросил он осторожно. — Ты кого-то искала?
Ребекка замолчала. Долго. Потом медленно кивнула. Ее рука потянулась к карману, и она достала небольшой, гладкий камень, темно-серый с прожилками кварца. Она перебирала его пальцами, как четки.
— Мою сестру. Младшую. Ей было девятнадцать, когда я улетела. — Голос дрогнул. — Сейчас ей было бы пятьдесят шесть. Она умерла три года назад. Рак.
Джон закрыл глаза. Что он мог сказать? Извини? Соболезную? Все эти слова были пустыми перед лицом такой потери. Они были исследователями, но все их исследования не дали им ключа к тому, как вернуть потерянное время.
— Я обещала вернуться, — прошептала Ребекка. — Обещала, что привезу ей что-нибудь из космоса. Камешек с другой планеты. Она собирала камни, знаешь? У нее была целая коллекция. — Она сжала камень в ладони так, что костяшки побелели. — Я нашла этот на Эпсилон Эридана b. В высохшем русле реки. Думала, он ей понравится... его текстура...
— Ребекка...
— Я опоздала, Джон. На три года. Всего на три чертовых года.
Она закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись. Джон шагнул ближе, обнял ее. Осторожно. Она прижалась к нему, и он чувствовал, как она плачет тихо, сдержанно, как всегда. Он гладил ее по спине, чувствуя под тонкой тканью комбинезона напряжение всех этих лет. Ребекка была сильной. Она держала их всех на плаву во время экспедиции, слушала, утешала, помогала справляться со страхами и кошмарами после руин. Но кто помогал ей? Кто был ее скалой?
— Мне жаль, — сказал он тихо. — Мне так жаль.
Она кивнула, не отрываясь от его плеча. Они стояли так какое-то время, и Джон смотрел на звезды, думая о том, какую цену они все заплатили за эту экспедицию. Каждый камешек, каждый байт данных, каждый артефакт был полит их кровью, их временем, их потерями. И теперь они принесли это все в мир, который, возможно, не оценит этого дара.
Наконец Ребекка отстранилась, вытерла глаза. Камень она зажала в кулаке, словно не в силах с ним расстаться.
— Извини. Я не хотела...
— Не извиняйся. Никогда не извиняйся за это.
Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой.
— Мы все потеряли что-то, правда? Каждый из нас. Время забрало у нас больше, чем космос.
— Да, — согласился Джон. — Но мы еще живы. Еще можем что-то изменить.
— Можем? — В ее голосе прозвучало сомнение. — Или мы просто призраки прошлого, которые явились в мир, где для них больше нет места?
Он не ответил. Потому что не знал ответа. Его взгляд снова упал на деревце в углу. Оно стояло, безмолвное и прекрасное, символ этой новой, идеальной жизни, которую построили без них. И ему впервые пришла в голову мысль, что «Монада» — это не просто ковчег. Это мавзолей. Мавзолей для их старой жизни, для их старых надежд, для всего, что они знали и любили.
Где-то в глубине станции, в ее сердце, тихо загудел какой-то механизм. Звук был низким, утробным, словно «Монада» переваривала их присутствие. Джон почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
— Завтра будет нелегко, — сказала Ребекка, следуя за его взглядом к дереву. Ее голос снова стал профессиональным, собранным. Маска была надета. — Дебрифинг. Вопросы. Они будут вытягивать из нас все, что мы видели.
— А мы будем рассказывать? — спросил Джон. — Все? О пустоте? О тишине?
Ребекка посмотрела на камень в своей руке, потом спрятала его в карман.
— Придется. Мы за это платили. Все эти годы. Все эти потери. — Она повернулась к двери. — Попробуй поспать, Джон. Завтра нам понадобятся силы.
Она вышла, оставив его одного с тикающими секундами ночи, с дыханием станции и с тяжелым знанием, что их путешествие не закончилось. Оно только началось. И на этот раз им придется исследовать не мертвые миры, а руины собственного прошлого.